Ашока Мукпо был единственным американским журналистом, непосредственно столкнувшимся с Эболой во время эпидемии. 33-летний мужчина работал в Либерии фриланс-репортером и оператором, когда заподозрил, что заразился. В начале октября в Монровии у него диагностировали вирус, а в конце месяца его выпустили из Медицинского центра Небраски, полностью здорового. Вот что он может сказать о том, как заразился в Либерии, лечился в США и восстанавливался как физически, так и эмоционально.
Кажется, я единственный американский репортер, подхвативший Эболу. В моем резюме определенно есть пункты получше.
Я не знаю как это случилось. Может быть, я влез в грязь или столкнулся с зараженным человеком. Но были журналисты, которые совершали гораздо более рискованные поступки — некоторые посещали госпитали, другие очень близко подходили к больным — так что, заразившись, я очень удивился.
Впервые заподозрив что-то, я сразу засунул в рот градусник, который вскоре показал 38,5. Я особенно не тешил себя надеждами — вероятность того, что это какая-нибудь простуда, была крайне мала. Первым делом я поместил себя в карантин. Дома я вытер все дверные ручки. Я не хотел заразить своего соседа по квартире. Изолировавшись, я взялся за телефон. Мой отец работает врачом, так что сначала я позвонил ему. Он, в свою очередь, связался с волонтерами Всемирной организации здравоохранения в Либерии. Они позвонили мне, и мы начали разрабатывать план игры: завтра мне надо было идти к «Врачам без границ» и пройти тест.
На следующий день меня тошнило, притом что за ночь до этого у меня был только жар. Затем появились другие симптомы. Я не мог есть. Начала болеть голова. Все тело будто бы постоянно растягивали. Я чувствовал себя страшно усталым. Тошнота усиливалась. Пора было ехать в госпиталь.
Когда я записывался, врач спросил меня: «Какие у вас симптомы?» Я начал их перечислять: боль в суставах, усталость, нежелание есть. Выражение на его лице говорило само за себя.
Я чувствовал себя очень странно: раньше между мной и больными Эболой существовал своего рода барьер, который вдруг рухнул, и я теперь был вместе с ними. Тогда я думал примерно так: «Сначала надо подтвердить диагноз, а там будет видно».
Прошло несколько часов, и я увидел, как ко мне идут два врача в костюмах полной защиты. Подойдя, они замерли. И сказали: «Пришли результаты ваших анализов. У вас вирус Эбола».
Я это, конечно, предчувствовал, но когда мои ожидания подтвердились, все равно было тяжело — я чувствовал себя одиноким, маленьким и напуганным.
Надо было делать разные угнетающие вещи. Мне в голову пришла мысль о том, что пора готовиться к смерти. Я могу этого не пережить. Я позвонил своей девушке и начал рассказывать ей о том, к чему надо готовиться. Затем я осознал, что большая часть её денег лежат на моем банковском счете. Надо ли мне звонить в банк? Добавить её в список бенефициаров моего счета (бенефициар, в данном случае, это тот, кто получает средства с банковского счета после смерти его владельца — прим. Newочём)?
Три ночи и четыре дня я болел в Либерии, после чего вмешался Государственный департамент США. Им удалось зафрахтовать один из этих специальных самолетов, на которых граждан США доставляют домой для надлежащего лечения. Это стоило 150 000 $. Сразу мне никто об этом не сказал. А я по своей глупости не проверил, покрывает ли моя медицинская страховка заражение Эболой. Оказалось, что нет.
Чтобы попасть на борт самолета, мне надо было надеть специальный костюм. На тот момент меня уже очень сильно тошнило. Я был очень слаб. У меня постоянно раскалывалась голова, а ходил я с большим трудом. Мне надо было встать, вылезти из кровати и нацепить на себя полное одеяние зараженного Эболой — перчатки, ботинки, маску, очки — после чего они загрузили меня в скорую помощь. Через сорок минут я смотрел на гигантский серый самолет, стоящий на взлетно-посадочной полосе. Это был мой билет домой. В нем имелся кондиционер и вполне комфортабельная кровать. Не Ритц-Карлтон, конечно. Но по сравнению со спортивным залом, где я спал после того, как пришел к «Врачам без границ», это было совершенно другое дело.
До Небраски мы летели где-то 18 часов, и большую часть этого времени я спал с температурой 40 градусов. Когда мы приземлились в США, у меня ухудшились симптомы. Меня начало рвать. Появилась диарея, классический симптом, сопряженный с Эболой. Мышцы болели. Голова плыла. Я с трудом дышал, было тяжело говорить.
Мне было неизвестно, буду я жить или скоро умру. В ответ на мой вопрос врач просто сказал: «Я не знаю».
За мной следило 40 медсестер. В моей комнате всегда кто-то был. Каждый день доктор проводил полное обследование моего тела, чтобы подтвердить наличие симптомов. Однажды у меня пошла носом кровь — отчасти из-за смены климата. Но я боялся, что это начались те страшные геморрагические симптомы. К счастью, я ошибался. Три дня я не ел. Меня кормили через трубочку, подсоединенную к шее.
Не знаю что помогло мне пройти через это. От Кент Брэнтли, американской женщины-врача, пережившей Эболу в 2014 году, мне перелили плазму крови. Настали самые тяжелые дни. Казалось, что переливание крови только все ухудшило. Мне было холодно. На следующий день стало гораздо лучше.
Когда ты встаешь лицом к лицу с фактом собственной смертности, начинаешь понимать самую простую вещь на свете — что действительно важно для тебя, борющегося за жизнь. Это было страшно, но по-своему полезно: я понял, что мне на самом деле небезразлично, что я боюсь потерять больше всего на свете. Все пережитое сильно повлияло на мою жизнь. У меня появилась возможность переоценить то, чего я достиг и то, как я использую своё время, которое может быть столь эфемерным.
Восстановление прошло легче, чем я ожидал. Я боялся, что у меня уйдут годы на возвращение своих сил и здоровья. Кое-что осталось: у меня болят суставы, иногда приходят боли в мышцах, которые я очень легко растягиваю, а если посижу в неправильной позе, то все тело начнет болеть. Я все еще легко утомляюсь. Раньше я без проблем пробегал четыре мили (примерно 6,4 километра — прим. Newочём). Сейчас с трудом пробегаю одну.
Компания NBC согласилась помочь мне с выплатой долга и позаботиться обо мне как о человеке, работавшем на неё. Невероятное везение, ведь этот долг мог висеть на мне всю оставшуюся жизнь.
Люди говорят, что я выздоровел быстрее, чем другие выжившие. С моей памятью все в порядке. Все могло бы быть гораздо хуже.
Оригинал: Vox Перевел: Артём Слободчиков для Newочём Редактировал: Евгений Урываев
Ашока Мукпо был единственным американским журналистом, непосредственно столкнувшимся с Эболой во время эпидемии. 33-летний мужчина работал в Либерии фриланс-репортером и оператором, когда заподозрил, что заразился. В начале октября в Монровии у него диагностировали вирус, а в конце месяца его выпустили из Медицинского центра Небраски, полностью здорового. Вот что он может сказать о том, как заразился в Либерии, лечился в США и восстанавливался как физически, так и эмоционально.
Кажется, я единственный американский репортер, подхвативший Эболу. В моем резюме определенно есть пункты получше.
Я не знаю как это случилось. Может быть, я влез в грязь или столкнулся с зараженным человеком. Но были журналисты, которые совершали гораздо более рискованные поступки — некоторые посещали госпитали, другие очень близко подходили к больным — так что, заразившись, я очень удивился.
Впервые заподозрив что-то, я сразу засунул в рот градусник, который вскоре показал 38,5. Я особенно не тешил себя надеждами — вероятность того, что это какая-нибудь простуда, была крайне мала. Первым делом я поместил себя в карантин. Дома я вытер все дверные ручки. Я не хотел заразить своего соседа по квартире. Изолировавшись, я взялся за телефон. Мой отец работает врачом, так что сначала я позвонил ему. Он, в свою очередь, связался с волонтерами Всемирной организации здравоохранения в Либерии. Они позвонили мне, и мы начали разрабатывать план игры: завтра мне надо было идти к «Врачам без границ» и пройти тест.
На следующий день меня тошнило, притом что за ночь до этого у меня был только жар. Затем появились другие симптомы. Я не мог есть. Начала болеть голова. Все тело будто бы постоянно растягивали. Я чувствовал себя страшно усталым. Тошнота усиливалась. Пора было ехать в госпиталь.
Когда я записывался, врач спросил меня: «Какие у вас симптомы?» Я начал их перечислять: боль в суставах, усталость, нежелание есть. Выражение на его лице говорило само за себя.
Я чувствовал себя очень странно: раньше между мной и больными Эболой существовал своего рода барьер, который вдруг рухнул, и я теперь был вместе с ними. Тогда я думал примерно так: «Сначала надо подтвердить диагноз, а там будет видно».
Прошло несколько часов, и я увидел, как ко мне идут два врача в костюмах полной защиты. Подойдя, они замерли. И сказали: «Пришли результаты ваших анализов. У вас вирус Эбола».
Я это, конечно, предчувствовал, но когда мои ожидания подтвердились, все равно было тяжело — я чувствовал себя одиноким, маленьким и напуганным.
Надо было делать разные угнетающие вещи. Мне в голову пришла мысль о том, что пора готовиться к смерти. Я могу этого не пережить. Я позвонил своей девушке и начал рассказывать ей о том, к чему надо готовиться. Затем я осознал, что большая часть её денег лежат на моем банковском счете. Надо ли мне звонить в банк? Добавить её в список бенефициаров моего счета (бенефициар, в данном случае, это тот, кто получает средства с банковского счета после смерти его владельца — прим. Newочём)?
Три ночи и четыре дня я болел в Либерии, после чего вмешался Государственный департамент США. Им удалось зафрахтовать один из этих специальных самолетов, на которых граждан США доставляют домой для надлежащего лечения. Это стоило 150 000 $. Сразу мне никто об этом не сказал. А я по своей глупости не проверил, покрывает ли моя медицинская страховка заражение Эболой. Оказалось, что нет.
Чтобы попасть на борт самолета, мне надо было надеть специальный костюм. На тот момент меня уже очень сильно тошнило. Я был очень слаб. У меня постоянно раскалывалась голова, а ходил я с большим трудом. Мне надо было встать, вылезти из кровати и нацепить на себя полное одеяние зараженного Эболой — перчатки, ботинки, маску, очки — после чего они загрузили меня в скорую помощь. Через сорок минут я смотрел на гигантский серый самолет, стоящий на взлетно-посадочной полосе. Это был мой билет домой. В нем имелся кондиционер и вполне комфортабельная кровать. Не Ритц-Карлтон, конечно. Но по сравнению со спортивным залом, где я спал после того, как пришел к «Врачам без границ», это было совершенно другое дело.
До Небраски мы летели где-то 18 часов, и большую часть этого времени я спал с температурой 40 градусов. Когда мы приземлились в США, у меня ухудшились симптомы. Меня начало рвать. Появилась диарея, классический симптом, сопряженный с Эболой. Мышцы болели. Голова плыла. Я с трудом дышал, было тяжело говорить.
Мне было неизвестно, буду я жить или скоро умру. В ответ на мой вопрос врач просто сказал: «Я не знаю».
За мной следило 40 медсестер. В моей комнате всегда кто-то был. Каждый день доктор проводил полное обследование моего тела, чтобы подтвердить наличие симптомов. Однажды у меня пошла носом кровь — отчасти из-за смены климата. Но я боялся, что это начались те страшные геморрагические симптомы. К счастью, я ошибался. Три дня я не ел. Меня кормили через трубочку, подсоединенную к шее.
Не знаю что помогло мне пройти через это. От Кент Брэнтли, американской женщины-врача, пережившей Эболу в 2014 году, мне перелили плазму крови. Настали самые тяжелые дни. Казалось, что переливание крови только все ухудшило. Мне было холодно. На следующий день стало гораздо лучше.
Когда ты встаешь лицом к лицу с фактом собственной смертности, начинаешь понимать самую простую вещь на свете — что действительно важно для тебя, борющегося за жизнь. Это было страшно, но по-своему полезно: я понял, что мне на самом деле небезразлично, что я боюсь потерять больше всего на свете. Все пережитое сильно повлияло на мою жизнь. У меня появилась возможность переоценить то, чего я достиг и то, как я использую своё время, которое может быть столь эфемерным.
Восстановление прошло легче, чем я ожидал. Я боялся, что у меня уйдут годы на возвращение своих сил и здоровья. Кое-что осталось: у меня болят суставы, иногда приходят боли в мышцах, которые я очень легко растягиваю, а если посижу в неправильной позе, то все тело начнет болеть. Я все еще легко утомляюсь. Раньше я без проблем пробегал четыре мили (примерно 6,4 километра — прим. Newочём). Сейчас с трудом пробегаю одну.
Компания NBC согласилась помочь мне с выплатой долга и позаботиться обо мне как о человеке, работавшем на неё. Невероятное везение, ведь этот долг мог висеть на мне всю оставшуюся жизнь.
Люди говорят, что я выздоровел быстрее, чем другие выжившие. С моей памятью все в порядке. Все могло бы быть гораздо хуже.
Оригинал: Vox Перевел: Артём Слободчиков для Newочём Редактировал: Евгений Урываев
Ашока Мукпо был единственным американским журналистом, непосредственно столкнувшимся с Эболой во время эпидемии. 33-летний мужчина работал в Либерии фриланс-репортером и оператором, когда заподозрил, что заразился. В начале октября в Монровии у него диагностировали вирус, а в конце месяца его выпустили из Медицинского центра Небраски, полностью здорового. Вот что он может сказать о том, как заразился в Либерии, лечился в США и восстанавливался как физически, так и эмоционально.
Кажется, я единственный американский репортер, подхвативший Эболу. В моем резюме определенно есть пункты получше.
Я не знаю как это случилось. Может быть, я влез в грязь или столкнулся с зараженным человеком. Но были журналисты, которые совершали гораздо более рискованные поступки — некоторые посещали госпитали, другие очень близко подходили к больным — так что, заразившись, я очень удивился.
Впервые заподозрив что-то, я сразу засунул в рот градусник, который вскоре показал 38,5. Я особенно не тешил себя надеждами — вероятность того, что это какая-нибудь простуда, была крайне мала. Первым делом я поместил себя в карантин. Дома я вытер все дверные ручки. Я не хотел заразить своего соседа по квартире. Изолировавшись, я взялся за телефон. Мой отец работает врачом, так что сначала я позвонил ему. Он, в свою очередь, связался с волонтерами Всемирной организации здравоохранения в Либерии. Они позвонили мне, и мы начали разрабатывать план игры: завтра мне надо было идти к «Врачам без границ» и пройти тест.
На следующий день меня тошнило, притом что за ночь до этого у меня был только жар. Затем появились другие симптомы. Я не мог есть. Начала болеть голова. Все тело будто бы постоянно растягивали. Я чувствовал себя страшно усталым. Тошнота усиливалась. Пора было ехать в госпиталь.
Когда я записывался, врач спросил меня: «Какие у вас симптомы?» Я начал их перечислять: боль в суставах, усталость, нежелание есть. Выражение на его лице говорило само за себя.
Я чувствовал себя очень странно: раньше между мной и больными Эболой существовал своего рода барьер, который вдруг рухнул, и я теперь был вместе с ними. Тогда я думал примерно так: «Сначала надо подтвердить диагноз, а там будет видно».
Прошло несколько часов, и я увидел, как ко мне идут два врача в костюмах полной защиты. Подойдя, они замерли. И сказали: «Пришли результаты ваших анализов. У вас вирус Эбола».
Я это, конечно, предчувствовал, но когда мои ожидания подтвердились, все равно было тяжело — я чувствовал себя одиноким, маленьким и напуганным.
Надо было делать разные угнетающие вещи. Мне в голову пришла мысль о том, что пора готовиться к смерти. Я могу этого не пережить. Я позвонил своей девушке и начал рассказывать ей о том, к чему надо готовиться. Затем я осознал, что большая часть её денег лежат на моем банковском счете. Надо ли мне звонить в банк? Добавить её в список бенефициаров моего счета (бенефициар, в данном случае, это тот, кто получает средства с банковского счета после смерти его владельца — прим. Newочём)?
Три ночи и четыре дня я болел в Либерии, после чего вмешался Государственный департамент США. Им удалось зафрахтовать один из этих специальных самолетов, на которых граждан США доставляют домой для надлежащего лечения. Это стоило 150 000 $. Сразу мне никто об этом не сказал. А я по своей глупости не проверил, покрывает ли моя медицинская страховка заражение Эболой. Оказалось, что нет.
Чтобы попасть на борт самолета, мне надо было надеть специальный костюм. На тот момент меня уже очень сильно тошнило. Я был очень слаб. У меня постоянно раскалывалась голова, а ходил я с большим трудом. Мне надо было встать, вылезти из кровати и нацепить на себя полное одеяние зараженного Эболой — перчатки, ботинки, маску, очки — после чего они загрузили меня в скорую помощь. Через сорок минут я смотрел на гигантский серый самолет, стоящий на взлетно-посадочной полосе. Это был мой билет домой. В нем имелся кондиционер и вполне комфортабельная кровать. Не Ритц-Карлтон, конечно. Но по сравнению со спортивным залом, где я спал после того, как пришел к «Врачам без границ», это было совершенно другое дело.
До Небраски мы летели где-то 18 часов, и большую часть этого времени я спал с температурой 40 градусов. Когда мы приземлились в США, у меня ухудшились симптомы. Меня начало рвать. Появилась диарея, классический симптом, сопряженный с Эболой. Мышцы болели. Голова плыла. Я с трудом дышал, было тяжело говорить.
Мне было неизвестно, буду я жить или скоро умру. В ответ на мой вопрос врач просто сказал: «Я не знаю».
За мной следило 40 медсестер. В моей комнате всегда кто-то был. Каждый день доктор проводил полное обследование моего тела, чтобы подтвердить наличие симптомов. Однажды у меня пошла носом кровь — отчасти из-за смены климата. Но я боялся, что это начались те страшные геморрагические симптомы. К счастью, я ошибался. Три дня я не ел. Меня кормили через трубочку, подсоединенную к шее.
Не знаю что помогло мне пройти через это. От Кент Брэнтли, американской женщины-врача, пережившей Эболу в 2014 году, мне перелили плазму крови. Настали самые тяжелые дни. Казалось, что переливание крови только все ухудшило. Мне было холодно. На следующий день стало гораздо лучше.
Когда ты встаешь лицом к лицу с фактом собственной смертности, начинаешь понимать самую простую вещь на свете — что действительно важно для тебя, борющегося за жизнь. Это было страшно, но по-своему полезно: я понял, что мне на самом деле небезразлично, что я боюсь потерять больше всего на свете. Все пережитое сильно повлияло на мою жизнь. У меня появилась возможность переоценить то, чего я достиг и то, как я использую своё время, которое может быть столь эфемерным.
Восстановление прошло легче, чем я ожидал. Я боялся, что у меня уйдут годы на возвращение своих сил и здоровья. Кое-что осталось: у меня болят суставы, иногда приходят боли в мышцах, которые я очень легко растягиваю, а если посижу в неправильной позе, то все тело начнет болеть. Я все еще легко утомляюсь. Раньше я без проблем пробегал четыре мили (примерно 6,4 километра — прим. Newочём). Сейчас с трудом пробегаю одну.
Компания NBC согласилась помочь мне с выплатой долга и позаботиться обо мне как о человеке, работавшем на неё. Невероятное везение, ведь этот долг мог висеть на мне всю оставшуюся жизнь.
Люди говорят, что я выздоровел быстрее, чем другие выжившие. С моей памятью все в порядке. Все могло бы быть гораздо хуже.
Оригинал: Vox Перевел: Артём Слободчиков для Newочём Редактировал: Евгений Урываев